|
Ирина ВАСИЛИНИНА СТРАСТИ ПО КАРЕНИНУ «Анна Каренина» сегодня на сцене тверского театра... Не слишком ли рискованно! Рискованно в том смысле, что может и не заинтересовать современного зрителя.
Ведь есть у нас немало отечественных классических произведений, которые буквально прокляты школьным изучением. Ко многому, что «проходили» в классе, мы получили стойкое отвращение. Лишние люди, лучи света, темное царство, борцы за светлое будущее, жертвы социальных условий и условностей — какая же все это сводящая челюсти скука, отгоняющая нас от многих книг, престижно стоящих на полках и никогда не берущихся в руки. «Анна Каренина» — одна из них. Даже знаменитая постановка МХАТа не разуверила нас в школьно–непререкаемом – в гибели Анны повинен свет «блестящий и грубый» (Л. Н. Толстой). Трагедия Анны стала казаться столь ясной и понятной, что лишний раз углубляться в нее вроде бы и не имело смысла.
На что же надеялась Вера Ефремова, решившись обратиться к этому роману? Ведь главным режиссером Драматического театра Твери она проработала уже двадцать лет и, очевидно, прекрасно знает вкусы и интересы своих горожан. Не случайно, посмеиваясь, говорит, что приходится включать в репертуар «Гусара из КГБ» – он, представьте себе, подкармливает коллектив. Ее же пристрастие - «Чайка», «Вишневый сад», «Последняя жертва», «Бесприданница». Ее влекут русская классика, женская тема, любовь. Вот так, вполне закономерно, оформился замысел «Анны Карениной». Взяв классическую инсценировку Н. Волкова, несколько видоизменив ее, Ефремова ставила скорее для себя и для тех, кто работал с ней над этой постановкой. Вопрос о зрителе пока оставался открытым.
Обширный роман театр приспосабливал к условиям своего существования. Мягко говоря, материально стесненного. Поэтому, естественно, никаких массовок на тему высшего света быть просто не могло. Что продиктовало определенный стиль всего постановочного решения, выдержанного на удивление эстетически тонко и изысканно. Сцена укутана в сумеречные бархатные занавесы (художник А. Иванов). Огромная напольная ваза с прекрасными цветами. Рядом с ней – то антикварное кресло, то старинная кушетка, то великолепный письменный стол (спасибо спонсорам!). Приглушенный свет, потрескивание свечей, негромкая музыка... Многочисленные сцены малолюдны, каждый персонаж в них подан крупным планом. Статная, умная Бетси (А. Батюк), мягкая, женственная графиня Лидия Ивановна (Н. Хонина), милая, нервная Варя (И. Кириллова), обаятельная Долли (И. Андрианова), добрейший Стива (Л. Брусин)... Люди как люди. Со своими правилами, понятиями, условностями.
Конечно, свет сыграл в трагедии Анны свою роль. Но насколько злодейскую? Более чем банально утверждать сегодня, что роман Толстого несоизмерим с его сравнительно недавней социальной трактовкой. Но куда же денешься от этой банальности...
Может быть, Толстой и был «зеркалом русской революции», только в какой ее ипостаси? Конечно, вглядываясь в представителей русской знати, он достаточно часто был жесток в оценках. Но так ли уж до конца развенчал он свой круг? Поставил ли свою подпись под смертным приговором ему? Не самое
ли таинственное и неразрешимое, как неразрешимо многое в реальности, причина гибели Анны? Пожалуй, подлинное величие и глубина романа в том, что нет в нем ни правых, ни виноватых, ни жертв, ни палачей, ни только счастливых или только несчастных, но есть роковое, неподвластное разуму стечение обстоятельств, тайн души, тела, страстей, индивидуальностей.
Тайна все – эпиграф, рефрен мужичка из сна Анны, сама ее натура (случайна ли фраза Толстого- «...но было что-то ужасное и жестокое в ее прелести»?). И можно ли представить себе, что роман Анны с Вронским при самых благоприятных внешних условиях (и сколько же этих условий!) разрешился бы благополучно? Сомнительно. Почему? Кто решится ответить?
Вряд ли вообще возможно полноценное перенесение этого романа на сцену или экран. Каждый вбирает в себя лишь часть этого воистину бездонного произведения. Но любая эта часть может быть по-своему правомерна, доказательна, художественна.
В. Ефремову интересует прежде всего любовный треугольник – Анна, Вронский, Каренин. То, что может произойти с человеком в любой век и любой общественной среде. Интересует ситуация, при которой никто вроде бы ни в чем не виноват, но все несчастны, и каждый шаг лишь сильнее стягивает погибельный узел.
Увы, в тверской постановке наименее убедительным оказался Вронский – К. Юченков. Он несколько холодноват, и кажется, что страсть не в его природе. Поэтому пока В. Рычкова – Анна сама с собой разыгрывает пылкую влюбленность, она абсолютно не интересна. Поигрывает глазками, бесконечно
улыбается... К счастью, само развитие сюжета постепенно формирует эту безликую простушку. Мрачная, ожесточенная, несправедливая предстает она перед нами в последних картинах. Многочисленны ее претензии, тяжела страсть. Все понятно, но вынести трудно. Любое слово, движение души, поступок ничего не облегчают, но лишь все усугубляют. И все уже трын-трава, все – чем хуже, тем лучше. Счастливец, кому жизнь не дала пройти через это! Но много ли таких?
Что подкупает в работе Рычковой? Страдание не жертвы, не бунтаря, не величественной героини, но самой что ни на есть обыкновенной, одной из нас, из толпы, женщины.
А вообще этот спектакль я бы назвала «Страсти по Каренину». Что пытались внушить о нем? Государственная машина с оттопыренными ушами, которая отвратительно произносит непривычное для себя слово – «перестрадал».
Каренина в Твери играет А. Чуйков. Играет великолепно.
Сановник? Безусловно. Импозантный, суровый, сдержанный. Это при первом, что называется, шапочном знакомстве. Но вот превосходная сцена с княгиней Лидией Ивановной. Каренин с болезненной мучительностью ищет выход из создавшегося положения. Он растерян, подавлен и... добр. Голос его тих, взгляд напряжен, он тяжело движется, зябко потирает руки. Его любовь к Анне сильна и самозабвенна.
Даже сегодня, при более чем раскрепощенных нравах, то, на что пошел Каренин во имя сохранения семьи, кажется чуть ли не моральным подвигом. В самом деле – от души простил жену, принял чужого ребенка, протянул руку сопернику. Этой «государственной машине» не занимать ни терпимости, ни такта, ни благородства. А. Чуйков, актер милостью божьей, без труда подчиняет нас своему герою. Рыцарю без страха и упрека? Нет, живому человеку. В последних сценах со Стивой и Анной этот Каренин злобно непреклонен. Ибо он унижен в лучших своих чувствах и порывах. Над узкими глазами набрякли веки, лицо окаменело, голос срывается на визг. Он мстительно не желает больше идти навстречу кому бы то ни было. Нехорошо поступает? А с ним как обошлись?
В этом спектакле никто не судим, и никто не окружен ореолом исключительности. Таким людям легко сопереживать.
А теперь о зрителе этой «Анны Карениной». Огромный зал тверского театра, в котором есть не только бельэтаж, но и ярусы, почти полон. Зритель сидит, буквально затаив дыхание. Иногда по ходу действия кто-то тихонько ахает. И снова – тишина. Тишина столь же дорогая театру, как и бурные аплодисменты по окончании спектакля.
Культура. - 1995. - 14 января. | |
