ТВЕРСКОЙ АКАДЕМИЧЕСКИЙ ТЕАТР ДРАМЫ
А.П. Чехов
ЧАЙКА
ПРЕССА

Анна ГВОЗДЕВА

УРОКИ ЛЮБВИ

Человеческие поколения идут чередой, одно за другим, сменяя друг друга; с каждого поколения в свой час спадают драгоценные праздничные одежды, как с деревьев, уходящих в зимний сон, слетают желтые листья, а молодое - что ж, молодое празднует свое вступление в жизнь.

Новое актерское поколение влилось в труппу Тверского академического театра драмы - замечательно, что именно целым выпуском, всем первым выпуском Тверского филиала Высшего театрального училища им. Щепкина. Четыре года ребята учились, постигали тайны театра, тайны творчества, четыре года их вели умные, знающие, добрые руки наставников; они стали почти семьей - студийцы и театр, его стены стали для них родным домом. Хочется еще раз повторить, замечательно, что именно всем выпуском, что достало мудрости, широты души, щедрости при тяжелейшем состоянии экономики в области, достало любви к родному театру у руководителей области и города изыскать средства и сохранить эту молодую поросль, эти молодые побеги для театра, всю целиком.

Обаяние юности, свежесть мироощущения, красота, дерзость поиска жизненно необходимы сейчас, после юбилейных торжеств, нашей прославленной тверской сцене, излишне заласканной, отягченной именитыми служителями Мельпомены, переходящими внушительным монолитом из одного парадного спектакля в другой. Неважно, что при этом остальная часть труппы пробавляется второстепенной драматургией, часто меняющейся случайной очередной режиссурой. Некоторым отчаянным одиночкам невероятным напряжением сил удается, правда, пробиться на Малую сцену с чем-то сугубо своим, выношенным в долгом простое. Но это, так сказать, неизбежные издержки театрального процесса так гениально подмеченные еще в бессмертном "Театральном романе" М. Булгакова, с которыми, дай Бог, может, и не придется столкнуться в ближайшем будущем нашим юным дебютантам.

И что бы там не ворчал, не брюзжал тверской обыватель (в том числе внутри труппы), чего, мол, ждать от доморощенных наставников и не менее доморощенных студийцев, чем они могут удивить его самодовольное величество, которое может только кичиться тем, что не ходит в свой родной театр, ему "культура" этого не позволяет; но у наших выпускников - хорошая профессиональная подготовка, прекрасная речь, они хорошо двигаются, у них свободное раскованное самочувствие на сцене. И главное, их научили мыслить, искать ответы на мучительные вопросы бытия. И в этом заслуга всех, без исключения, педагогов и прежде всего - руководителей курса, народных артистов России В. Ефремовой и Александра Чуйкова. Можно представить, как наставники и педагоги выкладывались в новой для них ипостаси, сколько страсти, вдохновения, своего немалого опыта, жизненного и творческого, вложили они в ребят за эти четыре года! Ведь наставники тоже держали экзамен - быть Тверскому актерскому филиалу училища или не быть!

Итак, перед нами два дипломных спектакля, подготовленных на малой сцене, - два шедевра русской и мировой драматургии: "Чайка" А.Чехова и "Волки и овцы" А. Островского. Что и говорить - жесткая купель, не то что для начинающих; но и для самых что ни есть маститых и прославленных тут есть на чем споткнуться.

С ценическое пространство "Чайки" (постановка нар. арт. А. Чуйкова, сценография Е. Бырдина, музыкальное оформление Т. Синицкой и Г. Семеновой) раскрыто, разъято, продуваемо, казалось бы, всеми ветрами и сквозняками, свободно от предметов быта, за исключением самого необходимого. И только за небольшим подиумом, отделяемым легким прозрачным занавесом, угадывается огромная масса воды вольно раскинувшегося того самого колдовского озера, на берегах которого и разыгрываются события драмы. Озеро живет своей отдельной от людей жизнью, шумит и волнуется, и шум волн и горестные резкие крики чаек вносят тревожную ноту в звучание спектакля. Постановщик спектакля на этом голом лобном месте как бы сохраняет атмосферу поиска, лаборатории, эксперимента для актеров. На мой вопрос к ним, вчерашним студийцам, что изменилось в их жизни после вступления на прославленную сцену, они отвечали, что стало интереснее, стабильнее, спокойнее за будущее (все они зачислены в труппу), но и страшнее. Жуткая ответственность, каждый спектакль как экзамен, выдержишь или провалишься...

Так и будем рассматривать "Чайку", как творческую заявку, эксперимент, как продолжение лабораторного процесса, крошечного, но сплоченного студийного коллектива, хотя в нем заняты теперь уже и взрослые, известные тверскому зрителю актеры, такие, как Б. Лифанов, 3. Мирзоев, В. Грибков.

Эксперимент, потому что обычному, неискушенному зрителю трудно воспринять Аркадину-мать и Треплева-сына людьми одного возраста, так же, как чету Шамраевых и их дочь Машу; но к этой чисто внешней условности зритель как-то быстро привыкает. Разъятое пространство сиены, как разъятая душа каждого из участников сценического действия, всего здесь намешано, и доброго и не очень, жертвенности и предательства, усилий честно служить Искусству и серого ползучего приспособленчества. Материала "Чайки", ее драматических судеб хватило бы по меньшей мере на четыре пьесы.

Главное понять, что зацепило души наших дебютантов в этом хаосе человеческих несовпадений, составляющих смысловой пласт "Чайки" и в конце концов приведших к трагической развязке. Клубок этих несовпадений и пытаются, каждый по-своему, распутать участники спектакля с помощью постановщика и своих старших коллег. По пьесе у Чехова каждый кого-то любит и каждый кого-то предает, а ведь юность нетерпима ко всякого рода несправедливости и фальши, в этом ее главное отличие от других возрастов в жизни человека.

Очень свежо и нежно заявлено в начале спектакля зарождающееся чувство Нины Заречной (О. Боярская) и Треплева (А. Павлишин), подкрепленное любовью к театру и потребностью самовыражения. Не вторгнись в эти зарождающиеся, еще неокрепшие отношения роковой дуэт провинциальной премьерши Аркадиной (Д. Плавинская) и известного беллетриста Тригорина (арт. Б. Лифанов), кто знает, может, и прошли бы по жизни рука об руку эти два, казалось бы, созданные друг для друга человека, молодые, талантливые, искренние, лишенные позерства и фальши. Работа трогательной и хрупкой, как нежный цветок, Оли Боярской составляет, может быть, главное очарование этого во многом несовершенного, неровного спектакля дебютантов. Девочка, выросшая в провинциальной глуши на берегу озера, впервые увидела перед собой живые знаменитости, знаменитую премьершу и писателя, известного всей читающей России. Увидела и нашла в себе мужество заговорить первой, познакомиться, попытаться понять, в чем же магия таланта, в чем тайна Творчества, к которой ее так неодолимо влечет. Б. Лифанов трактует Тригорина отнюдь не пресыщенным сибаритом, не роковым соблазнителем, а как раз глубоко погруженным в свою нелегкую работу тружеником. К встреченной им на берегу озера девочке он поначалу относится сугубо как к "материалу" для строительства очередного рассказа. В ответ на ее искренние простые безыскусные вопросы Тригорин так же искренно и просто отвечает ей, что устал от этого постоянного добывания материала, что его, увы, редко посещает вдохновение и что отпускает его душу только природа. Да, только природа, потому что и его устоявшиеся, казалось бы, прочные отношения с Аркадиной невероятно сложны, утомительны и порядком ему надоели - это и альянс, и престижный уровень жизни, и привычный комфорт, моральный и физический, и постоянный необходимый ему наркотик восхваления, без которого всякий уважающий себя художник не может обходиться, и многое, многое другое. Это "другое" зачастую оказывается не под силу даже опытным и прославленным актрисам (вспомним провал "Чайки" в знаменитой Александринке), не то что начинающей дебютантке. Талантливой и честолюбивой, уже привыкшей быть в училище на виду, на первых ролях, Даше Плавинской, конечно же, образ Аркадиной в полном объеме осилить и поднять не удалось. Просто нет еще жизненного опыта, горьких раздумий, падений и взлетов, через которые прошла Аркадина, прежде чем утвердилась на своем провинциальном Олимпе, и просто еще не пришел к дебютантке по молодости лет победительный женский шарм, который заменяет Аркадиной и талант, и любовь к сыну, и интерес ко всем, без исключения, явлениям жизни, кроме собственного успеха. Как бы Аркадина ни желала успеха сыну и его избраннице во время любительского показа первого сценического опуса Треплева - Заречной, в ней неосознанно срабатывает инстинкт премьерши. Лучше предупредить и не допустить чужого успеха на всякий случай и сохранить на фоне провала даже собственного сына свою победительность.

Аркадина - один из самых неразгаданных образов русской драматургии. Талантлива ли она? Как режиссер собственной жизни - безусловно. Все летит под этот жесткий каток. Привезти Тригорина в финале, уже после всего случившегося, после разрушительного для Нины ее романа с Тригориным, этого сверхэгоцентриста, каким воспитала его Аркадина, не выдержавшего прозы жизни и бросившего Нину с ребенком; привезти своего карманного классика вновь сюда, на пепелище любви сына, стараясь чисто внешне, фальшиво примирить недавних соперников, так как суррогат жизни вполне заменяет Аркадиной саму жизнь. И после всего этого говорить о ее любви к сыну? После произошедшей трагедии и самоубийства сына, в которое она - мать внесла свою немалую лепту, Аркадина, безусловно, отряхнется и покатит по жизни дальше вместе со своим спутником и пассивным соучастником - Тригориным, как сухое перекати-поле, уже мертвое для уроков любви и сострадания.

В игре молодых исполнителей мы видим молодой, упрямый поиск новых решений, стремление обозначить зачатки этой так и не развившейся материнской любви, попытку максимализмом юности спрямить кривизну и ущербность человеческих отношений.

В этой загадочной и бессмертной пьесе Чехова что ни линия - то кривизна, вывих и несовпадение. Еще один сверхзапутанный клубок: Маша (О. Крылова), любящая такой же единственной, безнадежной, всепоглощающей любовью Треплева, как он - Нину. И Медведенко (Н. Ефремов) - скромный, бедный земский учитель, безответно, жертвенно любящий Машу. Мать Маши - Полина Андреевна (А. Панкова), прошедшая через двадцатилетнюю запретную страсть к врачу Дорну, почти своему человеку в усадьбе Аркадиной, для которого отношения с Полиной Андреевной - обычный адюльтер, один из многих. Вот вам кроссвордик, дорогие граждане, попробуйте-ка его разгадать!

Медведенко (Н. Ефремов) запоминается, может быть, какой-то одной щемящей, верно схваченной нотой, тогда как их на нотной линейке - семь. Постановщику необходимо пытаться раскрыть вместе с исполнителем и остальные. Почему-то хочется верить, что с уходом из Машиной жизни Треплева жизнь Медведенко и Маши наладится, они будут вместе растить своего ребенка и еще будут счастливы. В Маше - О. Крыловой много нервной импульсивной энергии, желания преодолеть, пересилить рок несостоявшейся жизни Треплева.

...Ну, а пока не прогремел еще роковой выстрел, события пьесы катятся своим чередом. После многих мытарств Заречная впервые приехала в родные места, и Треплев не теряет надежды увидеться с нею. Треплев -А. Павлишин рассказывает об этом ровным, казалось бы, будничным голосом (но сколько муки, выстраданного страдания за этим внешне спокойным рассказом!); ведь он следил за ее судьбой все эти годы и каждую минуту готов был прийти к ней на помощь, но ей не позволяло принять эту помощь чувство вины перед ним за их порушенное счастье. К сожалению, в органике А. Павлишина нет необходимой нервности, свойственной натурам, подобным Треплеву, его герой слишком добротно, крепко скроен. Зато А. Павлишину удается высветить мужественные краски в характере Треплева (сцена с убитой чайкой; финал, когда он, поняв, что все его надежды напрасны, принимает решение покончить с собой).

...Ну, вот и состоялась их последняя встреча, последний аккорд их горестной несостоявшейся любви. После стольких лет разлуки, мук и страданий они припадают друг к другу, как страшно близкие, родные люди, изначально созданные друг для друга. Кажется, еще минута, и туман заблуждений, наконец, рассеется и будущее распахнет для них, наконец, ворота счастья! Так хороши они в эти минуты своей молодостью, чистотой, удивительной близостью друг к другу.

О. Боярская удивительно доносит до зрителя ощущение нежного, хрупкого, сломленного цветка, которому так нужна была крепкая опора, и этот свой полувскрик, полурыдание "Я - чайка!" она произносит как мольбу, как заклинание от злых сил, обрушившихся на нее. И кроме этого заклинания-мольбы за душой этой рано повзрослевшей девочки ничего нет, ей нечего сказать Треплеву, она продолжает любить Тригорина и не скоро еще избавится от этой муки. Тема творческого становления Нины как актрисы, служения театру осталась пока нераскрытой, но для дебюта достаточно и того, что есть. Перед нами своеобразное актерское дарование.

Если А. П. Чехов вошел в историю русского театра как обличитель и разрушитель дворянских гнезд, уникальной русской усадебной культуры, то Островский, за редким исключением, дает мажорное мощное звучание России, как страны света, как феномена духовности и культуры, феномена русского духа. В замечательной комедии "Волки и овцы", одной из самых "репертуарных" (постановка нар. арт. России А. Чуйкова, сценография Е. Бырдина, музыкальное оформление Г. Семеновой), перед нами проходят "волки" - Мурзавецкая (Д. Плавинская), Беркутов (студ. Б. Бедросов), Глафира (О. Боярская), Чугунов (Н. Ефремов) и "овцы" - Купавина (А. Панкова), Аполлон Мурзавецкий (А. Павлишин), Лыняев (Е. Невзоров), Анфуса Тихоновна (О. Крылова). Пьеса эта вообще о природе человека, задуманного и созданного по образу и подобию Божиему, но постоянно скатывающемуся в объятия преисподней. Волки и овцы. Поедающие и поедаемые.

В утре жизни трудно поверить в эти жестокие истины, и максимализм юности упрямо вносит свои коррективы в пьесу гениального психолога и сердцеведа. Властной помещице Мурзавецкой, когда-то державшей в кулаке всю губернию, и по возрасту, и по тающим финансам становится трудно удерживать влияние и власть; приходится идти на ухищрения, вплоть до подлога, хотя и чужими руками, чтобы пристроить, выгодно женить незадачливого племянника Аполлона (А. Павлишин) на богатой и беспечной молодой вдове Купавиной (А. Панкова). Д. Плавинской оказались под силу и ханжество, и русскость, и скупость, прикрываемая внешним гостеприимством, и умелое подбирание ключей к каждому. Из чисто своих красок, найденных молодой исполнительницей этой труднейшей роли в русском репертуаре, - фанатизм Мурзавецкой, заявленный в прологе, уверенность в своей исключительности и непогрешимости. Бог простит ей ее махинации, ведь они совершаются на благо ближнему, стоит только получше помолиться и искупить грех богатой милостыней. Актрисе пока не удаются нюансы, переходы из одного психологического состояния к другому, например, в сцене разоблачения ее Беркутовым - переход Мурзавецкой в состояние неустойчивости и балансирования без прежней неколебимой уверенности в своей исключительности.

Любопытен Лыняев в трактовке Е. Невзорова. Отношения его с ловящей его в свои сети Глафирой (О. Боярская) выстроены режиссером необычно. Новая краска - огромное жизнелюбие и внутренняя упругая энергетика, тогда как сценическая традиция трактует Лыняева безнадежным тюфяком, ленивцем: лежебокой и увальнем. Что касается его деловой хватки, то уж тут - извините, у Лыняева - Е. Невзорова рыбка с крючка не сорвется! В любовной игре с обольстительной и умной Глафирой еще неизвестно, кому больше подвезет: ей поймать его в свои сети или ему быть пойманным. Получить в лице Глафиры такое изысканное дорогое обрамление своим капиталам для внешне малопримечательного и неэффектного Лыняева - большая удача. Глафиру в радостной мажорной неомраченной тональности увлеченно играет О. Боярская, сообщив мягкую, завораживающую, располагающую исповедальность главной сцене обольщения Лыняева, чем и покоряет его несговорчивое сердце. Оба с удовольствием играют финал, найдя удачное дополнение друг в друге.

Способность к перевоплощению демонстрирует нам в образе Анфусы Тихоновны и О. Крылова. Роль возрастная, и справляется О. Крылова с ней с помощью удачно найденной характерности, "прибабахнутости" Анфусы, переходящей иногда. в физиологичность, излишки которой режиссер, конечно, при чистке роли уберет; очень уж свежа и непривычна в спектакле дебютантов Анфуса Тихоновна.

Купавина (А. Панкова) замечательно красива, холодновата, обаятельна, искренна, нефальшива. Но где же внутренняя жизнь образа, где нервность, где, наконец, срывы, шероховатости, стрессы, свойственные каждому нормальному человеку? А. Панковой так Купавина закончена, отделана, что во внешнем рисунке роли не находишь даже зазора между стыками. Невольно берет страх за молодую актрису, а что же дальше? Куда будет дальше развиваться ее дарование, если наставники и впредь будут эксплуатировать только ее уникальные природные данные?

Мажорное радостное звучание спектакля подчеркнуто неожиданным солнечным музыкальным камертоном спектакля, счастливо найденным Г. Семеновой, а также фантазией, изяществом оформления и, как всегда, точным попаданием в эпоху неистощимого Е. Бырдина при очень ограниченных возможностях Малой сцены. Кстати, странно и обидно для тверитян, что талантливый Е. Бырдин, столько лет успешно работающий и умножающий славу Тверского академического театра драмы, до сих пор не имеет звания.

Итак, новое поколение, влившееся в театр, мы уверены, заставит подтянуться весь коллектив, что совершенно необходимо бывает делать время от времени, а для самих дебютантов уроки добра и любви, преподанные им их наставниками, никогда не забудутся и не пройдут даром. Не пройдут даром они и для зрителя.

Тверские ведомости. - 1997. - 21 ноября.